Записки константиновского НКВДшника

Красив наш город летней порой. Серебрятся листья уцелевших тополей, создавая прохожим тень и прохладу. Зеленеет трава на газонах. Гнутся под тяжестью оранжевых плодов абрикосовые деревца. На задворках лукаво выглядывает вездесущая амброзия — вредная, но кем-то любимая.

В нашем городе живут удивительные люди: с песней голосуют за одних, со слезами просят защиты и помощи у других, а дома в кругу семьи под одеялом ругают все и всех почем зря. Люди же почтенного возраста зачастую иронически смотрят на настоящее, вспоминая свою боевую молодость сабельных походов.

Однажды мне случилось встретиться с одним словоохотливым старичком, представившимся ветераном НКВД. Я не отказал ему в удовольствии рассказать свою историю, найдя ее несколько интересной и вовсе не лишней. Ведь рассказ очевидцев в некоторой степени проливает свет на события давно ушедших лет. С вашего разрешения, читатель, я поведаю фрагменты этого рассказа от первого лица.

Родился я на севере Рассеи в деревне Бавелово, где и прошло мое детство и юность. Все, как у других: учился в школе, помогал в колхозе, купался в речке, собирал грибы и ягоды в дремучем лесу.  Отец работал конвоиром в лагере лесорубов, жили мы неплохо, у отца даже водилось золотишко. Все нарушила война, и я был призван на службу.

На сборном пункте нам объявили, что будем служить не в Красной Армии, а в войсках НКВД. «Эти войска являются карающим мечом партии», - сказали нам. Нас быстро научили делать обыски, облавы, аресты и отправили на фронт в качестве бойцов заградотряда. Мы шли позади красноармейцев, помогая своим присутствием и не только им нашим солдатам быстрей освобождать Родину от захватчиков. Некоторых мы спасали от трусости и позора. Наше подразделение не только присматривало за фронтовиками, мы очищали освобожденные территории от шпионов и диверсантов, отбирали трофеи у посторонних лиц.

Служба продолжалась дни и ночи. Все было ничего, но когда освободили западную Украину, наша служба превратилась в кромешный ад. Тут я позавидовал красноармейцам, противник у которых был впереди. Армия ушла освобождать Европу, а мы остались один на один с  недружелюбным населением.

Представьте себе, иду я по улице села с ППШ на изготовку, дверей и калиток с навесов не сбиваю, окон не высаживаю, а на меня смотрят словно на чужого, дети прячутся за матерей, женщины отворачиваются, а мужчины так неприветливы, что не сказать бы хуже. Люди здесь нормального роста, лицом чисты, в меру опрятны, но нас с цветами и  улыбками никто не встречал. Однажды мы после облавы освободили из-под стражи столетнего деда, не отправив его на этап. Сделано это было не из любви, просто командиры решили, что он дороги не выдержит и испортит отчетность. Благодарные селяне пригласили нас на обед. Опасаясь подвоха, мы приняли предупредительные меры. Потом оказалось, что они были излишни. Здесь принято при входе в дом снимать обувь, но нам было сделано исключение, - наверное из-за запаха наших портянок. Из кувшина нам слили на руки, подали расшитое полотенце — рушник по-ихнему. Посреди комнаты стоял стол с яствами — в углу образа. Пища была разнообразна и вкусна, то и дело подсыпали добавки. И что интересно, — здесь дети величают родителей на Вы, и матом за столом никто не выражается. Чудеса да и только! Люди эти прижимистые — от зарезанного поросенка у них все идет в пользу, а в нашей деревне кабаньи потроха, как сейчас помню, собаки целую неделю таскают по улицам.

Девушки местные черноглазые, красивые, от них исходит приятный запах лесных цветов, тогда как наших — сколько ни наряжай, они неистребимо пахнут свинарником.

Праздники здесь какие-то постылые — соберется молодежь, и поют, поют не понятно о чем. Одно слово я уловил: смэрэка. Что оно обозначает, не понял, - то ли насморк, то ли сумерки. Оказалось — дерево. И они ему посвятили песню. Да у нас таких — бросишь спичку, - сто гектаров в один момент сгорит, и никто не кинется, а здесь песню поют.

Наши праздники не ровня этим. Соберутся две деревни на кулачки биться, - так это настоящий праздник, помнится очень долго. Зубы, челюсти, ребра не в счет, азарт все спишет. Женщины наши — прирожденные врачеватели — и примочку поставят, и снадобье дадут. Все болячки как рукой снимет.

Заявляю официально: никакой армии УПА и в помине не было. Действовали отдельные группы — маленькие и смелые, беспокоившие нас частенько. Бились они отчаянно, в плен не сдавались. Словом, это был достойный противник. Некоторые районы были, правда, под их контролем, мы туда не совались, ожидали подкрепления.