Мы продолжаем публиковать воспоминания гражданина Германии Герхарда Серватиуса, который 45 месяцев, с 1945 по 1948 год, подростком принудительно работал в Константиновке на металлургическом заводе им.Фрунзе. Редакция и городской краеведческий музей просят всех, кто знает что-нибудь об авторе, о пребывании его и других рабочих из Германии в Константиновке в сороковые годы, а также о приезде в 1994 году в наш город немецкой делегации, участников тех событий, обратиться в «Провинцию».
Продолжение. Начало в № 13.
Глава II
В Кишеневе молодые евреи предложили нам русские червонцы на обмен (1 червонец – 10 рублей). Так как мы раньше ничего не слышали о червонцах, конечно, были недоверчивы, и поменяли очень небольшие деньги. После мы узнали, что обмен для нас был убыточен, но по крайней мере у нас оказалось хоть немного денег, которые могли нам пригодиться.
Поездка продолжалась. От одного поезда наши вагоны были отцеплены и прицеплены к другому эшелону, и нас отвезли на так называемую «запасную линию». Дул ледяной ветер. Огромные массы снега намело. Печально и удручающе выглядели следы последних военных лет. Воронки от бомб и гранат, уничтоженные города и деревни, и бедно одетое местное население. Мы так же видели пожилых женщин, сортировавших в глубоком снегу металлолом. Печально смотрели мы в свое будущее, мы были буквально убиты нищетой, появлявшейся перед нами. То были следы войны.
Всегда, если поезд останавливался, снаружи открывалась металлическая дверь и русские охранники быстро появлялись в вагоне, чтобы пересчитать своих подопечных, автоматы они держали в руках на взводе.
Я старательно отслеживал каждое селение, каждую большую реку, которые мы пересекали, чтобы не просмотреть то место, где мы остановимся окончательно. Поезд останавливался не в населенных пунктах, а номера станций или их названия на ходу поезда было прочесть очень трудно. Но скоро, благодаря школьной карте, выменянной у одного из охранников (то была единственная карта на весь эшелон), мы смогли сориентироваться.
Мост через Днестр лежал в руинах, но наш эшелон продвигался по импровизированному деревянному мосту, медленно, пугающе медленно. Река была подо льдом, занесена снегом. Такой же вид имели Буг и Днепр.
Мы пытались подружиться с русскими постами, чтобы узнать в конце концов, куда нас везут. Мы предложили алкоголь, они не отказались, но вначале должен был пить угощавший, чтобы развеять их недоверие.
Наконец, мы смогли узнать цель нашего путешествия: Константи...нов (Константинополь?) или что-то похожее... в тяжелой промышленности. Точнее мы понять не могли. Ну а Константинополь - это же глупость! Товарищ обманул нас.
Во время поездки мы наконец впервые получили русский паек: засохшую баранину. Такую жесткую и твердую, что мы ее не могли разгрызть. Еще нам дали суповые таблетки, хлеб и немного сахара. На русских вокзалах мы получали в ведрах горячую воду, чтобы готовить чай и кипяченую воду - для питья.
Несмотря на это, господин Унгар Зепп кипятил постоянно воду для чая в своей полевой фляжке. Фляжка вешалась на проволоку и помещалась над круглой печуркой, которая находилась посреди вагона, так что каждый из нас мог получить кружку чая через каждые два часа. Так продолжалось изо дня в день, назло морозу.
Через две недели поездки мы получили приказ приготовиться к следующему дню, планировалось расставание с вагоном.
Мы находились в Донецком бассейне и должны были скоро прибыть в Сталино.
Несмотря на то, что война еще бушевала, мы здесь не заметили никакого затемнения, которое сопровождало нас сотни километров за линией фронта.
От Сталино мы ехали еще два часа, потом поезд остановился на станции Константиновка, которая стала нам в последующие годы «родиной по принуждению». Таким образом разъяснилась наша ошибка с «Константинополем».
На следующий день я подхватил жесточайший грипп с температурой почти 41 градус, так что во время нашей разгрузки из вагонов я чувствовал себя очень слабым, тем более, что я почти не ел.
Ледяной ветер гулял над заснеженным ландшафтом.
После долгого визгливого свистка поезд остановился вместе с нашими вагонами для скота. Мы были у цели.
Тяжел был багаж: рюкзак, чемодан и мешок, вмещающий 100 литров, - все, собранное любящими руками родителей, ими прекрасно уложенное. Все это тащить после четырнадцатидневной поездки, притом больным, было конечно не пустяком, не мелочью.
Мы шли вдоль железной дороги, вот и решили положить тяжелые чемоданы на рельсы, остальной багаж водрузить на чемоданы и на таких «санках», перевязанных кожаным брючным ремнем, тащить свое богатство. Это было, конечно, решением проблемы.
Под жестоким прессингом и принуждением русских постов, которые гнали нас, как скотов, подгоняли криками: «А ну, давай!», некоторые из нас вынуждены были часть своего багажа просто бросать в снегу, так как сил не хватало. Мы были измождены и обессилены, чтобы тащить все дальше...
После продолжительного марша с грузом, а марш был не менее пяти километров, поздним вечером (темнота была - хоть глаз выколи), спотыкаясь в глубоком снегу, падая, с трудом поднимаясь, таки прибыли. Остановились перед зданием, 70 на 80 метров, куда и зашли «повагонно».
Первые прибывшие сложили багаж и должны были идти в парилку, находившуюся в полутора километрах от места нашего прибытия, мы должны были пройти санобработку. Потом шли другие группы, а мы до наступления утра, как и еще несколько групп, оставались немытыми...
Позже нам показали место расквартирования, что, по нашим понятиям, представляло собой не обжитое помещение, так как не было стекол, крыши, дверей, ламп, печей, и так далее. Итак, это значило: опять выходить на снег и ждать...
Продолжение. Начало в № 13.
Глава II
В Кишеневе молодые евреи предложили нам русские червонцы на обмен (1 червонец – 10 рублей). Так как мы раньше ничего не слышали о червонцах, конечно, были недоверчивы, и поменяли очень небольшие деньги. После мы узнали, что обмен для нас был убыточен, но по крайней мере у нас оказалось хоть немного денег, которые могли нам пригодиться.
Поездка продолжалась. От одного поезда наши вагоны были отцеплены и прицеплены к другому эшелону, и нас отвезли на так называемую «запасную линию». Дул ледяной ветер. Огромные массы снега намело. Печально и удручающе выглядели следы последних военных лет. Воронки от бомб и гранат, уничтоженные города и деревни, и бедно одетое местное население. Мы так же видели пожилых женщин, сортировавших в глубоком снегу металлолом. Печально смотрели мы в свое будущее, мы были буквально убиты нищетой, появлявшейся перед нами. То были следы войны.
Всегда, если поезд останавливался, снаружи открывалась металлическая дверь и русские охранники быстро появлялись в вагоне, чтобы пересчитать своих подопечных, автоматы они держали в руках на взводе.
Я старательно отслеживал каждое селение, каждую большую реку, которые мы пересекали, чтобы не просмотреть то место, где мы остановимся окончательно. Поезд останавливался не в населенных пунктах, а номера станций или их названия на ходу поезда было прочесть очень трудно. Но скоро, благодаря школьной карте, выменянной у одного из охранников (то была единственная карта на весь эшелон), мы смогли сориентироваться.
Мост через Днестр лежал в руинах, но наш эшелон продвигался по импровизированному деревянному мосту, медленно, пугающе медленно. Река была подо льдом, занесена снегом. Такой же вид имели Буг и Днепр.
Мы пытались подружиться с русскими постами, чтобы узнать в конце концов, куда нас везут. Мы предложили алкоголь, они не отказались, но вначале должен был пить угощавший, чтобы развеять их недоверие.
Наконец, мы смогли узнать цель нашего путешествия: Константи...нов (Константинополь?) или что-то похожее... в тяжелой промышленности. Точнее мы понять не могли. Ну а Константинополь - это же глупость! Товарищ обманул нас.
Во время поездки мы наконец впервые получили русский паек: засохшую баранину. Такую жесткую и твердую, что мы ее не могли разгрызть. Еще нам дали суповые таблетки, хлеб и немного сахара. На русских вокзалах мы получали в ведрах горячую воду, чтобы готовить чай и кипяченую воду - для питья.
Несмотря на это, господин Унгар Зепп кипятил постоянно воду для чая в своей полевой фляжке. Фляжка вешалась на проволоку и помещалась над круглой печуркой, которая находилась посреди вагона, так что каждый из нас мог получить кружку чая через каждые два часа. Так продолжалось изо дня в день, назло морозу.
Через две недели поездки мы получили приказ приготовиться к следующему дню, планировалось расставание с вагоном.
Мы находились в Донецком бассейне и должны были скоро прибыть в Сталино.
Несмотря на то, что война еще бушевала, мы здесь не заметили никакого затемнения, которое сопровождало нас сотни километров за линией фронта.
От Сталино мы ехали еще два часа, потом поезд остановился на станции Константиновка, которая стала нам в последующие годы «родиной по принуждению». Таким образом разъяснилась наша ошибка с «Константинополем».
На следующий день я подхватил жесточайший грипп с температурой почти 41 градус, так что во время нашей разгрузки из вагонов я чувствовал себя очень слабым, тем более, что я почти не ел.
Ледяной ветер гулял над заснеженным ландшафтом.
После долгого визгливого свистка поезд остановился вместе с нашими вагонами для скота. Мы были у цели.
Тяжел был багаж: рюкзак, чемодан и мешок, вмещающий 100 литров, - все, собранное любящими руками родителей, ими прекрасно уложенное. Все это тащить после четырнадцатидневной поездки, притом больным, было конечно не пустяком, не мелочью.
Мы шли вдоль железной дороги, вот и решили положить тяжелые чемоданы на рельсы, остальной багаж водрузить на чемоданы и на таких «санках», перевязанных кожаным брючным ремнем, тащить свое богатство. Это было, конечно, решением проблемы.
Под жестоким прессингом и принуждением русских постов, которые гнали нас, как скотов, подгоняли криками: «А ну, давай!», некоторые из нас вынуждены были часть своего багажа просто бросать в снегу, так как сил не хватало. Мы были измождены и обессилены, чтобы тащить все дальше...
После продолжительного марша с грузом, а марш был не менее пяти километров, поздним вечером (темнота была - хоть глаз выколи), спотыкаясь в глубоком снегу, падая, с трудом поднимаясь, таки прибыли. Остановились перед зданием, 70 на 80 метров, куда и зашли «повагонно».
Первые прибывшие сложили багаж и должны были идти в парилку, находившуюся в полутора километрах от места нашего прибытия, мы должны были пройти санобработку. Потом шли другие группы, а мы до наступления утра, как и еще несколько групп, оставались немытыми...
Позже нам показали место расквартирования, что, по нашим понятиям, представляло собой не обжитое помещение, так как не было стекол, крыши, дверей, ламп, печей, и так далее. Итак, это значило: опять выходить на снег и ждать...
Перевод С.Турчиной.
Продолжение следует.
Продолжение следует.
