Продолжение. Начало в №№ 13 - 17.
Глава 5. (Середина апреля – 19 июня 1945)
В середине апреля 1945 года мы – русский Бурцев в качестве руководителя группы, господин Оскар Шобель, господин Михаэль Дёрр, Роберт Нусс (бывший заводской слесарь на заводе «Вестен» в Медиаше) и я были отправлены на кирпичную фабрику (кирпичный завод), где мы в качестве единственной команды «особого назначения» имели преимущество – работать на любой другой фабрике. Спозаранку выходили мы всегда за полчаса до выхода колонны наших товарищей по судьбе, без ожиданий и перекличек, без сопровождения – прямиком на городскую остановку трамвая. Потом мы ехали 2-3 км вдоль металлургических заводов до вокзала и базара, там у нас была своя остановка. В полдень мы освобождались и, если было желание, шли в лагерь. В лагере все выглядело неутешительно. Заработанные деньги могли нам дорого обойтись.
Обычно русские товарищи по работе пытались найти для нас хоть что-нибудь: молоко, яйца, лук или мамалыгу. Ну а мы вчетвером начали использовать данную нам свободу – организовали активную торговлю и проявили себя очень скоро как старательные деловые люди. Доход свой – полтора из трех литров молока - я приносил ежедневно домой. Зарабатывал так много потому, что половина молока мне не стоила ничего, это был мой доход в авантюре купли-продажи. Добытое таким образом молоко я нес моей болезненной сестре Хильде. Порою, я приносил в лагерь лук, масло, пирожки, испеченные на подсолнечном масле. Это приносило мне доход, так как в лагере я продавал купленное на базаре намного дороже. Но мне не хотелось наживаться на товарищах по несчастью, потому я себя постоянно контролировал, держал в рамках свой коммерческий авантюризм.
С завода «Фрунзе» можно было по производственным делам попасть на свалку металлолома, и дальше туда, где находилось большое «кладбище» танков, - потенциальный материал для доменных печей. Туда мы могли попадать только после работы. Там мы срезали толстые полосы настоящей резины (больше 12 см толщиной), а потом продавали эту резину в лагере - для шитья обуви из неё за 10 рублей на одну пару обуви. Для этого мы смастерили особый нож, нужно было его постоянно точить, чтобы облегчить нашу работу.
В цехе кирпичного завода мы вчетвером организовались таким образом (мы - это господин Дёрр, господин Шобель, Роберт Нусс и я), русский Бурцев ничего не имел против нашей «перепланировки рабочих сил». Трое всегда работали, как и положено, на рабочих местах, но один – на «черной работе», каждый день - кто-то другой, по очереди - мы делали сапожные гвозди. Материал мы добывали из электромоторов, т. е. из танкового лома. Это была кропотливая работа, но наша норма была не меньше девяноста штук, чего было достаточно для пары обуви, наши гвозди не ржавели и приносили нам доход 10 рублей.
Русская форма оплаты труда была очень странной. За самую маленькую дополнительную работу полагалась нашей группе небольшая премия. Ну, мы могли предположить, что премии, меньше или больше, давались соответственно уровню квалификации, то есть более опытный и с более высокой квалификацией рабочий должен получать и более высокую премию. Только на второй месяц нашей работы Бурцев нам объяснил, что это вовсе не так. Премиальный фонд мог только одного работника поощрить, а чтобы не возникало недовольства, мы должны были получать премию по очереди. О поощрении рабочего энтузиазма, естественно, не было и речи, но мы были и так очень довольны, такое распределение премии не порождало любимчиков, мы получали деньги по очереди.
Русские дети особенно любили никелевые румынские монеты в 10 лей, они их продавали на колечки или как материал для починки зубов - стоматологам. Нас часто окружали толпы детей, клянчивших: «Пан, дай румынский лей!» За одну монету в сто лей мы получали три рубля и могли за них купить две луковицы.
Глава 5. (Середина апреля – 19 июня 1945)
В середине апреля 1945 года мы – русский Бурцев в качестве руководителя группы, господин Оскар Шобель, господин Михаэль Дёрр, Роберт Нусс (бывший заводской слесарь на заводе «Вестен» в Медиаше) и я были отправлены на кирпичную фабрику (кирпичный завод), где мы в качестве единственной команды «особого назначения» имели преимущество – работать на любой другой фабрике. Спозаранку выходили мы всегда за полчаса до выхода колонны наших товарищей по судьбе, без ожиданий и перекличек, без сопровождения – прямиком на городскую остановку трамвая. Потом мы ехали 2-3 км вдоль металлургических заводов до вокзала и базара, там у нас была своя остановка. В полдень мы освобождались и, если было желание, шли в лагерь. В лагере все выглядело неутешительно. Заработанные деньги могли нам дорого обойтись.
Надпись на табличке, которая была установлена в 1994 году на памятном кресте, водруженном на месте захоронения константиновских вестарбайтеров: «НА ПАМЯТЬ О РАБОЧИХ ЛАГЕРЯХ 1003».
Обычно русские товарищи по работе пытались найти для нас хоть что-нибудь: молоко, яйца, лук или мамалыгу. Ну а мы вчетвером начали использовать данную нам свободу – организовали активную торговлю и проявили себя очень скоро как старательные деловые люди. Доход свой – полтора из трех литров молока - я приносил ежедневно домой. Зарабатывал так много потому, что половина молока мне не стоила ничего, это был мой доход в авантюре купли-продажи. Добытое таким образом молоко я нес моей болезненной сестре Хильде. Порою, я приносил в лагерь лук, масло, пирожки, испеченные на подсолнечном масле. Это приносило мне доход, так как в лагере я продавал купленное на базаре намного дороже. Но мне не хотелось наживаться на товарищах по несчастью, потому я себя постоянно контролировал, держал в рамках свой коммерческий авантюризм.
С завода «Фрунзе» можно было по производственным делам попасть на свалку металлолома, и дальше туда, где находилось большое «кладбище» танков, - потенциальный материал для доменных печей. Туда мы могли попадать только после работы. Там мы срезали толстые полосы настоящей резины (больше 12 см толщиной), а потом продавали эту резину в лагере - для шитья обуви из неё за 10 рублей на одну пару обуви. Для этого мы смастерили особый нож, нужно было его постоянно точить, чтобы облегчить нашу работу.
В цехе кирпичного завода мы вчетвером организовались таким образом (мы - это господин Дёрр, господин Шобель, Роберт Нусс и я), русский Бурцев ничего не имел против нашей «перепланировки рабочих сил». Трое всегда работали, как и положено, на рабочих местах, но один – на «черной работе», каждый день - кто-то другой, по очереди - мы делали сапожные гвозди. Материал мы добывали из электромоторов, т. е. из танкового лома. Это была кропотливая работа, но наша норма была не меньше девяноста штук, чего было достаточно для пары обуви, наши гвозди не ржавели и приносили нам доход 10 рублей.
Русская форма оплаты труда была очень странной. За самую маленькую дополнительную работу полагалась нашей группе небольшая премия. Ну, мы могли предположить, что премии, меньше или больше, давались соответственно уровню квалификации, то есть более опытный и с более высокой квалификацией рабочий должен получать и более высокую премию. Только на второй месяц нашей работы Бурцев нам объяснил, что это вовсе не так. Премиальный фонд мог только одного работника поощрить, а чтобы не возникало недовольства, мы должны были получать премию по очереди. О поощрении рабочего энтузиазма, естественно, не было и речи, но мы были и так очень довольны, такое распределение премии не порождало любимчиков, мы получали деньги по очереди.
Русские дети особенно любили никелевые румынские монеты в 10 лей, они их продавали на колечки или как материал для починки зубов - стоматологам. Нас часто окружали толпы детей, клянчивших: «Пан, дай румынский лей!» За одну монету в сто лей мы получали три рубля и могли за них купить две луковицы.
Герхард Серватиус.
Перевод С.Турчиной. Продолжение следует.
Перевод С.Турчиной. Продолжение следует.
