Тріумф і трагедія Віктора Нєкрасова

Невідступна, мов десантниця
в світ, де темне грозовіття,
Україна-шістдесятниця
проминулого століття.
Не туманною відлигою,
а глибинним духом нації
озивався сонцекнигами
вільний дух в часи стагнації…
Ті літа я пам’ятатиму
як весну, що буйно квітла,
котрій дорого заплатимо
за світанний спалах світла.

Віктор Корж.

Переді мною лежить об’ємний – 625 сторінок збірник творів Віктора Нєкрасова. Книжка видана у 1991 році радянсько-канадським спільним підприємством «Слово». Окрім роману «В окопах Сталинграда», в ній надруковані «Записки зеваки», «Взгляд в нечто», «По обе стороны стены», «Маленькая печальная повесть».

Мужнє протистояння Нєкрасова антилюдському режимові настільки повчальне, літературні достоїнства настільки значимі, що читач, від якого він був відторгнутий на довгі роки, повинен дізнатися про його життя і творчість. Його книги, памфлети, статті – це тріумф письменника, всупереч багаторічному замовчуванню і гонінню.

Віктор Платонович Нєкрасов народився 4 (17) червня 1911 року. Наступного літа інтелігенція і в Україні і в Росії відзначатиме 100-річчя з дня народження Людини з великої літери.

Про себе він розповідав: «Я русский. Во всех поколениях (что-то с материнской стороны среди прабабушек было «заграничное» - шведское, итальянское). Всю жизнь прожил на Украине в Киеве. И родился, и учился, и влюблялся (самой красивой, кстати, была чистейшей воды украинкой - Наталка). И воевал, и первый танк увидел на берегу Оскола. А ранен был на Донце. А Украину люблю, потому, что люблю Украину. Люблю белые мазанки и стрыхи: «Село зеленим гаєм поросло. Цвітуть сади, біліють хати, а на горі стоять палати…» Люблю украинских парубків и дівчат, красивые они… Люблю украинскую песню: «Коли розлучаються двоє, за руки беруться вони…»

(Цей відомий романс написаний німецьким поетом Генріхом Гейне (Гайне) (1797—1856), і перекладений українською мовою Максимом Ставиським).

«Я никогда не говорил о «незалежности» со своими друзьями, но если она им нужна, то я тоже за нее. Я как народ. Что ОН скажет. И мне тогда будет легче. В моем «Titre de voyage» написано, что во все страны могу ездить «sauf URSS» - кроме СССР. Значит в Киев нельзя. А тогда можно будет. Вот только когда это будет? Доживу ли?..» Віктор Нєкрасов помер в Парижі 3 вересня 1987 року. Не дожив до проголошення незалежності України.

Про нього писав його найближчий друг Гєлій Снєгірьов: «Виктор Платонович Некрасов, он же Вика, он же Ве-Пе, он же «Классик». Райисполком пытался отсудить его квартиру, но суд решил квартиру оставить за Некрасовым до его возвращения. Так что Ве-Пе, возвращайся! Стены твои и крыша ждут Тебя!» Не дочекалися.

З 1941 по 1944 Нєкрасов був на фронті полковим інженером і заступником командира саперного батальйону, брав участь в Сталінградській битві, після третього поранення в Польщі, на початку 1945, в званні капітана був демобілізований.

Роман «В окопах Сталинграда», опублікований в журналі «Знамя» № 8-10 за 1946 рік, був однією з перших книг про війну, написаних правдиво, наскільки це було можливо у той час. Книга принесла письменникові справжню славу і була перевидана загальним накладом у декілька мільйонів примірників. За цю книгу, згодом перекладену на 36 мов, Віктор Нєкрасов отримав в 1947 році Сталінську премію.

Його змушували брехати, вставляти в роман ідеологічні правки. И все ж таки Нєкрасов не здався. Брехати не міг, зберіг гідність, горде відчуття честі і власну незалежність. Не спокусився і пропонованими посадами.

Віктор Нєкрасов мав право через тридцять літ, вже в еміграції у Франції, сказати про свою книгу: «О правде. Вся ли она? В основном вся. На девяносто девять процентов. Кое о чем умолчал – один процент».

Коли Нєкрасов дізнався про Афганістан, то написав : «...п’ятикутна зірка, знак наших перемог, зганьбила себе. Для афганця вона тепер те ж саме, що була для нас колись павуча свастика. Для них зірка - символ поневолення».

Для режиму, заснованого на агресивній брехні і відвертому людиноненависництві, ніщо не могло бути страшніше, ніж ця беззахисна, наївно-беззбройна, проте, неспростовна правда. Цей режим стояв на терорі і, здавалося, був непохитним, утім, згодом виявився гнилим, бо тримався лише одним насильством.

Нєкрасов ненавидів лицемірну патетику монументів, фальшь героїчної пози і липових символів. Тоді, у Бабиному Яру, він з болем у серці сказав:

«Мне, пришедшему сюда поклониться праху погибших, не надо рассказывать, как эти люди умирали. Мне все известно. И кричать тоже не надо. Я сам знаю, где и когда мне крикнуть. Я просто хочу прийти, и положить цветы на братскую могилу, и молча, в одиночестве постоять над ней».

Ветерана, який героїчно воював в найгарячішій точці фронту і дивом залишився живий, який власною кров’ю довів свою відданість Вітчизні; який написав найправдивішу книгу про війну, раптом зробили державним злочинцем.

Навесні 1974 року у своєму памфлеті «Кому это нужно?» він розповідав: «...8 марта 1963 года, с высокой трибуны Никита Сергеевич Хрущёв подверг, как у нас говорится, жесточайшей критике мои очерки «По обе стороны океана» и выразил сомнение в уместности моего пребывания в партии. С его лёгкой руки меня стали клеймить позором с трибун пониже, на собраниях, в газетах, завели персональное партийное дело и вынесли строгий выговор за то, что в Америке я увидел не только трущобы и очереди безработных за похлёбкой. Само собой, разумеется, печатать меня перестали.

Падение Хрущёва кое-что изменило в моей судьбе. Оказалось, что в Америке есть кое-что, что можно и похвалить, и злополучные очерки вышли отдельной книжкой. На какое-то время передо мной открылся шлагбаум в литературу, пока в 1969 году опять не закрылся — я подписал коллективное письмо в связи с процессом украинского литератора Черновола и позволил себе выступить в день 25-летия расстрела евреев в Бабьем Яру.

Заведено было второе персональное дело, закончившееся вторым строгим выговором, и, наконец, почти без передыха, в 1972 году родилось третье партийное дело. На этот раз без всякого уже повода — за старые, как говорится, грехи — опять подписанное письмо, опять Бабий Яр... Тут уже из партии исключили. Как сказано было в решении: «…за то, что позволил себе иметь собственное мнение, не совпадающее с линией партии».

Так отпраздновал я — чуть ли не день в день — тридцатилетие своего пребывания в партии, в которую вступал в Сталинграде, на Мамаевом кургане, в разгар боёв.

17 января 1974 года девять человек, предъявив соответствующий на это ордер со всеми подписями, в течение 42 часов (с перерывом, правда, на ночь) произвели в моей квартире обыск. ...они обыскивали всех приходящих. А женщин вежливо приглашали в ванную, и специально вызванная сотрудница КГБ (какая деликатность, ведь могли бы и сами!) раздевала их донага и заставляла приседать, и заглядывала в уши, и ощупывала причёски. И всё это делалось обстоятельно и серьёзно, как будто это не квартира писателя, а шпионская явка.

Я сражался за свою страну, за народ, за неизвестного мне мальчика Витю. Я надеялся, что Витя станет музыкантом, поэтом или просто человеком. Но не за то я сражался, чтобы этот выросший мальчик пришёл ко мне с ордером, рылся в архивах, обыскивал приходящих и учил меня патриотизму на свой лад.

Несколько дней тому назад я проводил во Францию Владимира Максимова, хорошего писателя и человека нелёгкой судьбы. А до этого проводил большого своего друга — поэта Коржавина. А до него Андрея Синявского. Уехали композитор Андрей Волконский, кинорежиссёр Михаил Калик, математик Александр Есенин-Вольпин. И многие другие — писатели, художники, поэты, просто друзья. А Солженицына выдворили — слово-то какое нашли! — у Даля его, например, нет — словно барин работника со двора прогнал.

Уехали, уезжают, уедут... Поневоле задумываешься. Почему? Почему уезжают умные, талантливые, серьёзные люди, люди, которым непросто было принять такое решение, люди, которые любят свою родину и ох как будут тосковать по ней? Почему это происходит?

Кому это нужно? Стране? Государству? Народу? Не слишком ли щедро разбрасываемся мы людьми, которыми должны гордиться? Стали достоянием чужих культур художник Шагал, композитор Стравинский, авиаконструктор Сикорский, писатель Набоков. С кем же мы останемся? Ведь следователи из КГБ не напишут нам ни книг, ни картин, ни симфоний».

Нєкрасов був в облозі. Партійні функціонери ненавиділи його, упивалися своєю владою над ним та над його друзями. Погрози арешту. Обіцянки всякого роду за розкаяння в газеті. І от він, миролюбний, благородний, добрий, зненавидів їх. Підсумовуючи своє життя у 1981 році, він мав усі підстави сказати: «Тридцать лет в партии – самой жестокой, самой трусливой, самой беспринципной и растленной в мире. Поверил в нее, вступил, и к концу пребывания в ней – возненавидел».

У Післямові до книги «В окопах Сталінграда» через 40 років після початку війни Віктор Нєкрасов написав:

«Враг будет разбит! Победа будет за нами! Но дело наше оказалось неправое. В этом трагедия моего поколения. И моя, в том числе…» 

ЯРОСЛАВ
Yаroslаv70 [at] mеta.ua