В нашем городском краеведческом музее уже почти полтора десятка лет в архивах лежит один интересный пакет. Он содержит странную, набранную машинописным текстом на немецком языке (более 200 страниц), самодельную книгу, иллюстрированную рисунками и фотографиями. Кроме этого, в пакете находятся снимки и открытки послевоенных лет, а также фотография 1994 года, на которой люди (в основном пожилые) взялись за руки и стоят в форме полукруга вокруг большого деревянного креста, установленного, судя по всему, на фрунзенском кладбище. Причем, многие из этих людей, при ближайшем рассмотрении, плачут.
Мы подняли подшивку «Провинции» и нашли, что в 1994 году газета писала о приезде в наш город Георга Геханна, который работал на заводе им. Фрунзе с 1945 по 1948 годы. Это было что-то типа наших остарбайтеров (термин, введенный Германом Герингом для рабсилы, интернированной Третим рейхом из Восточной Европы), которые были насильно угнаны в Германию и работали там, но наоборот. Так же, как и у нас, отбирали для угона здоровых, так же, как и нашим у немцев, у нас им жилось несладко.
Тогда гостей принял директор завода В.Маякин, который помог организовать встречу с теми, кто работал с немцами в послевоенные годы. После этого делегация посетила место, где похоронены 128 немецких рабочих, не выдержавших тяжести советского плена. Судя по всему, Георг тогда и подарил музею этот дневник Герхарда Серватиуса, который жил во время войны с ним в Румынии, а затем работал здесь, в Константиновке.
Мы попросили известного константиновского литератора и поэта, к тому же прекрасно владеющего немецким языком, Светлану Федоровну Турчину перевести эту машинопись. С этого номера мы начинаем публиковать Дневник константиновского вестарбайтера и просим всех, кто что-нибудь знает о его авторе, о пребывании его в Константиновке в сороковые годы, о приезде немецкой делегации в 1994 году, обратиться в редакцию.
В этом дневнике речь идет о воспоминаниях человека, немца, вывезенного из Румынии в январе 1945 года в Константиновку для восстановления завода имени Фрунзе. Автор написал свои воспоминания не для славы, он не литератор. Школа жизни и труда на металлургическом заводе определила в дальнейшем его профессию – он стал инженером-металлургом в своей стране. К написанию этой книги, на мой взгляд, его подвигло желание рассказать потомкам, как и чем расплачиваются простые люди за сумасшествие своих лидеров и за безумие послушного доверчивого народа, становящегося жестоким орудием в руках своих обезумевших вождей.
Семнадцатилетний подросток, оторванный от семьи, не доучившийся, занимавшийся спортом и всякими ребячьими делами, покидает вместе с сотнями других представителей «национальных меньшинств» родной Медиаш (Румынию), и в вагоне для скота принудительно отправляется в неизвестный край, в неизвестную страну, которая называлась Советским Союзом.
Как видно из воспоминаний, война, уже агонизировавшая, мало интересовала жителей Западной Европы. Жизнь шла своим чередом, но... Пусть говорит сам автор воспоминаний...
Глава первая
На улице разгулялась поземка. Ледяной ветер будто стремился ворваться в мансарду, где я старательно выполнял домашние задания. Сначала сделал то, что любил: математику, физику, химию, потом – остальные предметы, которые были неприятной нагрузкой, не более: литературу, историю.
Этот год был для меня особенно интересным, насыщенным событиями... На каникулах целых два месяца я провел в спортивном лагере в Бурценланд, отдавая себя всем видам спорта, чтобы не только усовершенствовать тело, но и польстить собственному самолюбию борьбой за призовые места в соревнованиях (в гребле, плавании, легкой и тяжелой атлетике я оказался среди сильнейших.)
В моей комнате уютно попыхивал огонь в печи, на улице постанывал ветер, швыряя в стекла снежинки, превращаемые им в ледяные капли... Обычный вечер беззаботной жизни...
На пороге комнаты появился отец. Его лицо было зеркальным отражением того, что происходило в природе. Усталым, будто прихваченным морозом голосом, отец произнес: «Все напрасно, Гери, вас призвали...»
Отец созвал всех в гостиной для совета: что делать? Точнее, что можно предпринять?
Я же разозлился, когда меня позвали из моей мансарды: «Я математику не закончил!» Отец вернулся в гостиную, подождал, пока накрыли на стол, и снова позвал меня.
По Медиашу давно ползли слухи о том, что немцы (так в дневнике, возможно, что это немцы из числа сотрудничавших с советскими властями - ред.) предпримут по отношению к «национальным меньшинствам» варварское действие. Они запланировали депортировать из Румынии мужчин в возрасте от 17 до сорока пяти лет, женщин – с 18 до сорока лет. Куда? Зачем? О необходимости быть готовыми к депортации сообщало и радио, и листовки, разбрасывавшиеся по городу... Мало кто хотел верить в возможность этой беды.
Но вот пришло время разлуки. Явились офицеры, сообщили, что дается 10 дней для подготовки. Сообщили, что с собою можно брать вещей и продуктов не более 120 кг.
Неожиданно ворвалась в размеренную жизнь спешка, казалось, мы ничего не успели собрать. Когда за нами пришли немецкие офицеры, отец со слезами на глазах умолял дать еще два часа на сборы. Время было дано.
После страшного прощания, после неумелых моих слов утешения – родители провожали меня и сестру - оглянулся я на родной дом. Ступит ли когда-нибудь моя нога на его порог?
То был 15 день января... 1945 год вступал в свои права.
Я стоял перед одним из вагонов, прижимался щекой к отцовскому плечу и плакал. Последними словами отца перед разлукой были: «Работа облагораживает»...
Вагоны наполнялись людьми с неимоверных размеров тюками. Из вагона для женщин неслись крики, плач. Там плакала и моя сестра...
Фабриканты, жители города торопились до отхода поезда снабдить нас сигаретами, продуктами и спиртным... Привозили и доски для нар, в вагонах ничего не было обустроено.Мы позже сделали двухэтажные нары...
Поезд тронулся... Вечерело.
В вагонах горели керосиновые лампы, отбрасывавшие черные тени на промерзшие и обледенелые, даже изнутри, стены вагона. Мы старательно мастерили нары, пытаясь работой отогнать страх перед неизвестностью. Теснота в вагоне страшная.
Посреди вагона мы устроили маленькую печь, чтобы сварить кофе и разогреть еду, взятую из дома...
Пришла ночь. Мы попытались улечься на своих нарах поудобней, получилось нечто напоминающее сельдей в консервной банке. Никто из лежащих на нарах не мог изменить позу, не потревожив соседа. Мы быстро сообразили, как решить проблему: через определенный интервал раздавалась команда, и вся масса спресованных тел переворачивалась одновременно на другой бок. Под нарами, на своем багаже, ютились те, кому на нарах места не хватило.
Умывание, туалет предусмотрены, как оказалось, не были. Воды не хватало, точнее, ее просто не было. Но нужда пробуждает изобретательность. Скоро мы уже могли и умыться, и кофе сварить...
В пути я начал учить русский язык по учебнику, данному мне дома, он у нас был со времен возвращения из русского плена моего отца. Он был в Сибири в 1915-1918 годах. Ехали медленно. Скоро я уже умел считать по-русски. Начинал понемногу читать.
Вечерами под стук вагонных колес неслась из нашего вагона песенка:
Сегодня ночью я проснулся и заплакал,
Звезда в вышине - мой единственный друг...
Ах, мамочка, знала бы ты, как печально вокруг...
В полночь нам сообщили: Кишинев.
Автор дневника. Фото времени пребывания в Константиновке.
Мы подняли подшивку «Провинции» и нашли, что в 1994 году газета писала о приезде в наш город Георга Геханна, который работал на заводе им. Фрунзе с 1945 по 1948 годы. Это было что-то типа наших остарбайтеров (термин, введенный Германом Герингом для рабсилы, интернированной Третим рейхом из Восточной Европы), которые были насильно угнаны в Германию и работали там, но наоборот. Так же, как и у нас, отбирали для угона здоровых, так же, как и нашим у немцев, у нас им жилось несладко.
Момент установки памятного креста на месте захоронений немцев (кладбище пос. Фрунзе), которые работали в нашем городе в сороковые годы прошлого века.
Тогда гостей принял директор завода В.Маякин, который помог организовать встречу с теми, кто работал с немцами в послевоенные годы. После этого делегация посетила место, где похоронены 128 немецких рабочих, не выдержавших тяжести советского плена. Судя по всему, Георг тогда и подарил музею этот дневник Герхарда Серватиуса, который жил во время войны с ним в Румынии, а затем работал здесь, в Константиновке.
Мы попросили известного константиновского литератора и поэта, к тому же прекрасно владеющего немецким языком, Светлану Федоровну Турчину перевести эту машинопись. С этого номера мы начинаем публиковать Дневник константиновского вестарбайтера и просим всех, кто что-нибудь знает о его авторе, о пребывании его в Константиновке в сороковые годы, о приезде немецкой делегации в 1994 году, обратиться в редакцию.
Предисловие переводчика
В этом дневнике речь идет о воспоминаниях человека, немца, вывезенного из Румынии в январе 1945 года в Константиновку для восстановления завода имени Фрунзе. Автор написал свои воспоминания не для славы, он не литератор. Школа жизни и труда на металлургическом заводе определила в дальнейшем его профессию – он стал инженером-металлургом в своей стране. К написанию этой книги, на мой взгляд, его подвигло желание рассказать потомкам, как и чем расплачиваются простые люди за сумасшествие своих лидеров и за безумие послушного доверчивого народа, становящегося жестоким орудием в руках своих обезумевших вождей.
Семнадцатилетний подросток, оторванный от семьи, не доучившийся, занимавшийся спортом и всякими ребячьими делами, покидает вместе с сотнями других представителей «национальных меньшинств» родной Медиаш (Румынию), и в вагоне для скота принудительно отправляется в неизвестный край, в неизвестную страну, которая называлась Советским Союзом.
Как видно из воспоминаний, война, уже агонизировавшая, мало интересовала жителей Западной Европы. Жизнь шла своим чередом, но... Пусть говорит сам автор воспоминаний...
С.Турчина.
Герхард Серватиус: Воспоминания
Сорок пять месяцев принудительных работ на металлургическом заводе им. Фрунзе. Константиновка. Украина.
Глава первая
Интернирование и депортация
На улице разгулялась поземка. Ледяной ветер будто стремился ворваться в мансарду, где я старательно выполнял домашние задания. Сначала сделал то, что любил: математику, физику, химию, потом – остальные предметы, которые были неприятной нагрузкой, не более: литературу, историю.
Этот год был для меня особенно интересным, насыщенным событиями... На каникулах целых два месяца я провел в спортивном лагере в Бурценланд, отдавая себя всем видам спорта, чтобы не только усовершенствовать тело, но и польстить собственному самолюбию борьбой за призовые места в соревнованиях (в гребле, плавании, легкой и тяжелой атлетике я оказался среди сильнейших.)
В моей комнате уютно попыхивал огонь в печи, на улице постанывал ветер, швыряя в стекла снежинки, превращаемые им в ледяные капли... Обычный вечер беззаботной жизни...
На пороге комнаты появился отец. Его лицо было зеркальным отражением того, что происходило в природе. Усталым, будто прихваченным морозом голосом, отец произнес: «Все напрасно, Гери, вас призвали...»
Отец созвал всех в гостиной для совета: что делать? Точнее, что можно предпринять?
Я же разозлился, когда меня позвали из моей мансарды: «Я математику не закончил!» Отец вернулся в гостиную, подождал, пока накрыли на стол, и снова позвал меня.
По Медиашу давно ползли слухи о том, что немцы (так в дневнике, возможно, что это немцы из числа сотрудничавших с советскими властями - ред.) предпримут по отношению к «национальным меньшинствам» варварское действие. Они запланировали депортировать из Румынии мужчин в возрасте от 17 до сорока пяти лет, женщин – с 18 до сорока лет. Куда? Зачем? О необходимости быть готовыми к депортации сообщало и радио, и листовки, разбрасывавшиеся по городу... Мало кто хотел верить в возможность этой беды.
Но вот пришло время разлуки. Явились офицеры, сообщили, что дается 10 дней для подготовки. Сообщили, что с собою можно брать вещей и продуктов не более 120 кг.
Неожиданно ворвалась в размеренную жизнь спешка, казалось, мы ничего не успели собрать. Когда за нами пришли немецкие офицеры, отец со слезами на глазах умолял дать еще два часа на сборы. Время было дано.
После страшного прощания, после неумелых моих слов утешения – родители провожали меня и сестру - оглянулся я на родной дом. Ступит ли когда-нибудь моя нога на его порог?
То был 15 день января... 1945 год вступал в свои права.
Я стоял перед одним из вагонов, прижимался щекой к отцовскому плечу и плакал. Последними словами отца перед разлукой были: «Работа облагораживает»...
Вагоны наполнялись людьми с неимоверных размеров тюками. Из вагона для женщин неслись крики, плач. Там плакала и моя сестра...
Фабриканты, жители города торопились до отхода поезда снабдить нас сигаретами, продуктами и спиртным... Привозили и доски для нар, в вагонах ничего не было обустроено.Мы позже сделали двухэтажные нары...
Поезд тронулся... Вечерело.
В вагонах горели керосиновые лампы, отбрасывавшие черные тени на промерзшие и обледенелые, даже изнутри, стены вагона. Мы старательно мастерили нары, пытаясь работой отогнать страх перед неизвестностью. Теснота в вагоне страшная.
Посреди вагона мы устроили маленькую печь, чтобы сварить кофе и разогреть еду, взятую из дома...
Пришла ночь. Мы попытались улечься на своих нарах поудобней, получилось нечто напоминающее сельдей в консервной банке. Никто из лежащих на нарах не мог изменить позу, не потревожив соседа. Мы быстро сообразили, как решить проблему: через определенный интервал раздавалась команда, и вся масса спресованных тел переворачивалась одновременно на другой бок. Под нарами, на своем багаже, ютились те, кому на нарах места не хватило.
Умывание, туалет предусмотрены, как оказалось, не были. Воды не хватало, точнее, ее просто не было. Но нужда пробуждает изобретательность. Скоро мы уже могли и умыться, и кофе сварить...
В пути я начал учить русский язык по учебнику, данному мне дома, он у нас был со времен возвращения из русского плена моего отца. Он был в Сибири в 1915-1918 годах. Ехали медленно. Скоро я уже умел считать по-русски. Начинал понемногу читать.
Вечерами под стук вагонных колес неслась из нашего вагона песенка:
Сегодня ночью я проснулся и заплакал,
Звезда в вышине - мой единственный друг...
Ах, мамочка, знала бы ты, как печально вокруг...
В полночь нам сообщили: Кишинев.
Продолжение следует.
